Международный этикет

курсовая работа

1.2 Где зарождался этикет

Англию и Францию называют обыкновенно “классическими странами этикета”. Однако это мнение справедливо только относительно эпохи, более близкой к нашему времени, если же мы перенесемся в эпоху, более отдаленную от наших дней, лет за триста тому назад, т. е. к XV столетию, и по разным источникам, имеющим не подлежащую никакому сомнению достоверность исторических документов, внимательно проследим за политической и общественной жизнью этих двух стран в ту отдаленную от нас эпоху, то мы убедимся, что три века тому назад даже высшее общество Англии и Франции было еще далеко от всего того, что называется этикетом.

Грубость нравов, невежество, поклонение грубой силе, дикий произвол и тому подобные отрицательные качества в XV столетии господствуют в обеих этих странах. О Германии и прочих странах тогдашней Европы нечего и говорить. Одна лишь Италия составляет исключение. Эта страна и заслуживает по справедливости быть названной “родиной этикета”.

В Италии наравне с образованностью и изящными искусствами ранее, чем в какой-либо другой стране Европы, начали развиваться и совершенствоваться правила светских приличий, изящные манеры и этикет.

Облагораживанье нравов итальянского общества начинается уже в XIV веке. До этого времени человек был груб, теперь становится вдумчив и созерцателен. Прежде он только потреблял и уничтожал, с этого же времени начинает украшать и наслаждаться. Прежде он только жил, теперь хочет скрасить жизнь свою. Такова громадная перемена, совершившаяся в XV веке в Италии. Человек переходит тут от феодальных нравов к духу нового времени, и этот великий переворот совершается в Италии ранее, чем во всех остальных краях Европы.

Если вы сравните Италию в XV веке с другими народами Европы, вы найдете ее гораздо более ученою, гораздо более богатой, гораздо более образованной, гораздо более способной украсить себе жизнь, т. е. наслаждаться и производить художественные создания.

В это время Англия, покончив с одной вековой борьбою, вовлекается в новую ужаснейшую резню, известную под названием войн Алой и Белой Розы, где люди хладнокровно губили друг друга и вдобавок после сражения избивали еще безоружных детей. До самого 1550 года она остается страною варваров, охотников, мызников и солдатских шаек. В каком-нибудь городе, внутри края, насчитывалось всего не более двух или трех порядочных печей; дома сельских дворян были жалкие, крытые соломой избушки, обмазанные самой грубой глиной и освещаемые простым в стене отверстием. Средний люд спал на соломе, “с добрым кругляком под головой”. “Подушки предназначались, по-видимому, только для родильниц”; посуда была даже не оловянная, а просто деревянная.

В Германии свирепствовала жестокая и непримиримая война гуситов; император немощен; дворянство невежественно и нагло; вплоть до времен Максимильяна господствует кулачное право, то есть разрешение всех споров силою и привычка к самоуправству; из застольных речей Лютера и из записок Ганса Швейнихена можно видеть, до какой степени безобразия доходили в то время у дворян и ученых пьянство и грубость нравов.

Что касается Франции, то это был самый плачевный период в ее истории: страна порабощена и опустошена англичанами; при Карле VII волки заходят в предместья Парижа; по изгнании англичан кожедеры, предводители бродячих шаек, живут прямо на счет крестьянина, грабят и разоряют его сколько душе угодно; один из этих воровских и разбойничьих атаманов, Жилль де Рец, послужил героем одной народной легенды про Синюю Бороду. До самого конца этого столетия дворянство остается грубо и дико. Венецианские послы говорят, что у французских вельмож ноги изогнуты и искривлены, потому что они всю жизнь проводят на коне. Граф Бальтассар Кастильоне около 1525 года писал: “Французы и не знают другой заслуги, кроме воинской, а все прочее не ставят ни во что; они не только не уважают науки, но даже гнушаются ею и считают всех ученых самыми ничтожными из людей; по их мнению, назвать кого-нибудь “клерком”, грамотеем, значит нанести ему величайшее оскорбление”.

Короче, по всей Европе феодальные порядки держатся еще в полной силе, и люди, подобно свирепым и сильным животным, только и делают, что пьют, едят, дерутся и всячески упражняют члены своего тела. Напротив, Италия - страна почти новой культуры. Под властью Медичи во Флоренции водворился мир; граждане царят в ней и царят спокойно; подобно главам своим, Медичи, они фабрикуют, занимаются торговлей, банковыми операциями и наживают деньги, с тем чтобы издерживать их как подобает умным людям. Заботы войны не тревожат их более, как прежде, опасностями суровых и трагических катастроф. Они ведут ее наемными руками кондотьеров.

Впервые после падения древней цивилизации мы встречаем в Италии общество, дающее первое место умственным наслаждениям. Видными, передовыми людьми этого времени были гуманисты, страстные восстановители литературы греческой и латинской: Поджио, Филельфо, Марчилио Фичино, Пико де Мирандола, Халькондил и другие. Они роются в библиотеках Европы, с тем чтобы открывать и издавать рукописи; они не только разбирают и изучают найденное, но сами вдохновляются им, сами становятся древними умом и сердцем, пишут почти так же чисто по-латыни, как современники Цицерона и Вергилия.

Есть книга этого времени, заключающая в себе изображение примерных кавалера и дамы, т. е. двух таких лиц, которых современники могли считать для себя образцом; вокруг этих идеальных фигур на различном расстоянии вращаются действительные фигуры; перед вашими глазами - салон 1500 года с его посетителями, его разговорами, убранством, танцами, музыкой, остротами, прениями, - салон, правда, более скромный, более рыцарский и более умный, чем салоны Рима и Флоренции; но, впрочем, он представлен верно и в облагороженных своих привычках показывает как нельзя лучше самую светлую и самую благородную группу образованных и высшего круга лиц. Чтобы увидеть этот салон, достаточно пробежать Il Cortegiano графа Бальтазара де Кастилионе.

Граф Кастилионе состоял на службе у Гвидо Убальдо, герцога Урбинского, потом у наследника его Франческо-Марии делла Ровере, и написал эту книгу в воспоминание тех бесед, которые слыхал у своего первого господина. Так как герцог Гвидо был слаб и весь одержим ревматизмом, то каждый вечер небольшой двор собирался у его супруги, герцогини Елисаветы, женщины добродетельной и очень умной. Вокруг нее стекались разного рода замечательные люди, приезжавшие со всех сторон Италии; сам Кастилионе, знаменитый поэт Бернардо Аккольти дАреццо, Юлиан Медичи и многие другие; папа Юлий II останавливался там на несколько времени в одно из своих путешествий. Место и обстановка беседы были достойны таких лиц. Они собирались в великолепном дворце, построенном отцом герцога; здание это было самое прекрасное в Италии. Комнаты были роскошно убраны серебряными вазами, золотыми и шелковыми обоями, античными статуями и бюстами из мрамора и бронзы, картинами Пиетро делла Франческа и Джованни Санти, отца Рафаэля. Со всей Европы там собрано было множество латинских, греческих и еврейских книг, покрытых, из уважения к их содержанию, золотыми и серебряными окладами. Двор был один из самых блестящих в Италии. Праздники, танцы, единоборство, турниры и беседы продолжались беспрерывно. Обыкновенно, поужинав и натанцевавшись, гости забавлялись разного рода шарадами; удовольствия эти сменялись дружеской беседой, серьезной и вместе веселой, в которой принимала участие герцогиня. Все шло без церемонии; места занимались, где кому угодно; каждый усаживался возле дамы, и начиналась беседа, не стесненная никакими формальностями; изобретательности и оригинальности был тут полный простор. На одном вечере Берлардо Аккольти по просьбе своей дамы импровизирует премилый сонет в честь герцогини; потом герцогиня велит госпоже Маргарите и госпоже Констанце Фрегозе протанцевать; обе дамы берутся за руки, и, когда любимый музыкант Барлета настроил свой инструмент, они танцуют под звуки музыки, сперва медленно, а потом несколько живее. К концу четвертых суток, проведя в изящных разговорах целую ночь, они заметили появление рассвета.

“Со стороны дворца, обращенной к вершине горы Катари, отворены были окна, и тогда увидели, что на востоке показывается уже прелестная аврора, цвета роз. Все звезды исчезли, кроме одной нежной вестницы Венеры, которая занимает грань между ночью и днем; от нее, казалось, исходило какое-то отрадное веяние, своею резкою свежестью наполнявшее небо и начинавшее пробуждать сладостный концерт прелестных птичек в глуби шепчущих лесов, раскинутых по соседним холмам”.

По этому отрывку можно судить, как приятен, изящен, даже цветист этот стиль; общий тон бесед таков же. Там вы найдете множество выражений вежливости, комплименты дамам за их красоту, их грацию, их добродетель, комплименты кавалерам за их храбрость, ум, знания. Все оказывают уважение и стараются взаимно угождать друг другу - что составляет главный закон уменья жить в свете и самую утонченную прелесть хорошего общества. Но вежливость не исключает собою веселья.

В качестве некоторого рода приправы вы встретите там подчас легкие ссоры и перестрелки, да тут же и разные остроты, шутки, анекдоты, небольшие веселые и живые рассказы. Зашел разговор о том, что такое истинная вежливость, и одна дама рассказывает в виде образчика про недавно бывшего у нее с визитом какого-то старосветского кавалера, человека военного и несколько огрубевшего в деревне: повествуя, сколько он убил неприятелей, он довел наглядность изложения до того, что захотел непременно показать ей, как именно колют и рубят шпагой. Улыбаясь, она прибавляет, что это ее немножко испугало и она с беспокойством поглядывала на дверь, боясь каждую минуту, чтобы он не убил ее. Подобные черты поминутно сменяют серьезность беседы. Но говорится, тем не менее, много дельного. Мужчины хорошо знакомы с греческой и латинской литературой, знают историю, многое читали по философии, даже и по той, которая составляет принадлежность школ. Дамы иногда вмешиваются в разговор, приглашают их обратиться к более доступным предметам; они не слишком долюбливают появление в разговоре Аристотеля, Платона и их скучных комментаторов. Собеседники тотчас же возвращаются к текущим вопросам светского разговора и приятными, изысканно-вежливыми речами заставляют извинять свои книжные и метафизические выходки. Прибавьте ко всему этому, что как бы ни был труден предмет разговора и как бы ни был оживлен спор, они всегда говорят изящно и прекрасно. Они очень осторожны в выборе слов, рассуждают о качествах выражений; взгляд их поэтичен, и язык чрезвычайно музыкален.

Богатством своих каденций и звучных окончаний итальянский язык придает красоту и гармонию самым обыкновенным вещам и обрамляет благородным и роскошным украшением предметы, сами по себе уже прекрасные. Описывает ли итальянец, например, хотя гибельные действия старости - слог его, как небо Италии, проливает золотящий свет даже на развалины и мрачное зрелище превращает в прекрасную картину.

Каждый по просьбе герцогини принимается объяснять некоторые из качеств, необходимых кавалеру или даме для полного совершенства; доискиваются, какое именно воспитание может лучше всего образовать душу и тело не только по отношению к гражданским обязанностям, но к приятностям светской жизни. Посмотрите-ка, что требовалось тогда от человека хорошо воспитанного - какая утонченность, какой такт, какое разнообразие знаний!

Мы считаем себя очень цивилизованными, и, однако же, после трехсот лет воспитания и культуры многое для нас могло бы послужить еще примером и наставлением.

Делись добром ;)